Лиодор Иванович Пальмин



                   В слободке


                       I.
   
                   За заставой слободка домишек кривых, 
                   С целым рядом дворов постоялых. 
                   Зеленеет трава на лачугах гнилых 
                   Между досками крыш полинялых. 
                   А вокруг — огороды и колья плетней; 
                   Вал с оврагом, заросшим крапивой; 
                   Под зеленой развесистой ивой 
                   Протекает по дну его мутный ручей. 
                   Здесь — недоброе место, по слухам, 
                   И не раз с топором иль обухом 
                   Расправлялся здесь темною ночью злодей; 
                   А в крапиве, меж тины и гнили, 
                   Синий труп мертвеца находили... 
                   За оврагом — болото, лесок и поля;
                   И поверье в окрестности ходит, 
                   Что нечистый сюда, в час полночный, шаля, 
                   Для погибели пьяных заводит. 

                   А слободка дает в грязном лоне своем 
                   Для бродяг беспаспортных приюты; 
                   Даже в местной полиции знают о том. 
                   Впрочем, меры ее хоть и круты, 
                   Но не в силах известь подозрительных лиц, 
                   На уловки смышленых немало, 
                   От радушного крова квартала, 
                   От казенного хлеба темниц. 


                       II.
   
                   Вот кабак; главным центром духовным 
                   Всей слободке он служит и здесь, 
                   Без забот о различьи сословном 
                   Мир окрестный стекается весь. 
                   Тут приказный в дырявой шинели, 
                   И оборвыш — скрыпач-музыкант, 
                   Две-три пьяные вечно мамзели, 
                   Беглый, с шрамом на лбу, арестант. 
                   Тут и нищий в отрепьях — калека — 
                   Не владеет ногами полвека; 
                   Но, когда заползает в кабак, 
                   С ним воочию чудо творится — 
                   Хватит чарку и вдруг исцелится, 
                   С громкой песнью пускаясь в трепак... 
                   И почетные гости порою, 
                   Для знакомства со здешней страною, 
                   В кабачец заезжают на пир, 
                   Не послы и не принцы, конечно... 
                   Тех — с вратами, отверстыми вечно, 
                   Ждет какой-нибудь модный трактир 
                   В зал роскошный, шикарно-пространный... 
                   Но маэстро по части карманной — 
                   Вор из части далекой другой, 
                   В этот край завлеченный судьбой, 
                   Иногда удостоит визитом 
                   Этот вечно радушный приют, 
                   Где добычи немедленным сбытом 
                   Гостя с честью великой почтут. 
                   Полицейское зоркое око, 
                   Как недремлющий Аргуса взор, 
                   Проникая повсюду глубоко, 
                   В недра самых трущобистых нор, 
                   Здесь стыдливые вежды смыкает; 
                   А блюститель порядка и сам, 
                   Филантропией полн к беднякам, 
                   Тут порой вечерком заседает. 


                       III.
   
                   Светлой струею, живым серебром, 
                   В чарки вино разливается; 
                   Тайная сила волшебная в нем, 
                   Чудная сила скрывается. 
                   Что это искрится, блещет на дне? 
                   Это — печали забвение 
                   И на мгновение 
                   В горьком вине —
                   Горьких невзгод потопление. 
                   В светлых струях его скрыт талисман 
                   С бременем бед примирительный, 
                   Чарка на разум наводит туман, 
                   Только туман утешительный; 
                   Юноша пламенный пьян без вина 
                   Страстью, надеждами, грезами; 
                   Если же сердце разбито до дна 
                   Лютыми жизни морозами, 
                   В чарах, навеянных добрым вином, 
                   Молодость вновь пробуждается, 
                   Эхом звучит о былом 
                   И из-под пепла, бывалым огнем, 
                   Снова на миг разгорается. 
                   Дивная сила сокрыта в вине; 
                   Сила могучая эта 
                   Зреет на ниве в златистом зерне 
                   В знойном сиянии лета. 
                   Колос златистый из почвы родной, 
                   Смоченной влажной росою, 
                   Чудную крепость сосет под землей; 
                   Ночью ж незримой толпою 
                   Духи стихийные, резво шутя, 
                   Под соловьиные трели 
                   Нежно баюкают, будто дитя, 
                   Крошку-зерно в колыбели. 
                   Эту могучую силу земли, 
                   Мощь животворную эту 
                   Люди хитро из зерна извлекли 
                   И распустили по свету. 
                   В стеклянной бутыли, 
                   Как в недрах темницы, 
                   В полон заключили 
                   Духов вереницы 
                   Зеленого леса, 
                   Здесь чары — приманки, 
                   Сам леший-повеса 
                   Закупорен в склянке. 
                   И вот оттого-то, 
                   Лишь выпьется чарка —
                   Прочь холод, забота, 
                   Вновь на сердце жарко. 
                   Вдруг тайная сила, 
                   Вдруг сила живая 
                   Все горе, что было, 
                   Уносит, играя, 
                   Зерном поглощённый 
                   Луч солнышка яркий 
                   Душе оживлённой 
                   Вливается с чаркой. 


                       IV.
   
                   И вот бежит, журчит струёй, 
                   Кастальский русский ключ; 
                   Он так силён в стране родной, 
                   Влияньем так могуч. 
                   И вот в утробе кабака 
                   Со всех сторон течет 
                   Весь заработок бедняка — 
                   Трудов тяжелых плод. 
                   Забыв голодную семью 
                   И плачущих ребят, 
                   Копейку кровную свою 
                   Он здесь оставить рад. 
                   А если денег больше нет 
                   И чист его карман, 
                   Сюда несет он свой жилет, 
                   Рубаху и кафтан. 
                   И за один глоток струи 
                   Волшебного ключа 
                   Пожитки скудные свои 
                   Отдаст он сгоряча. 
                   Да, видно, жизнь, как есть она, 
                   Не слишком хороша, 
                   И ждет отрады от вина 
                   В томлении душа. 
                   На миг один светлеет в ней 
                   Безжизненная тьма, 
                   И ей безумие милей 
                   Обычного ума. 
                   Испуская какой-то таинственный звон, 
                   Ходит шкалик стеклянный, гранёный; 
                   Больше знаний хранит, больше видывал он, 
                   Чем мудрец, иль профессор ученый. 
                   Наполняясь и живо пустея до дна, 
                   Часто в губы целует он горе. 
                   С виду мал он, но в нем побывало вина 
                   Разливанное целое море.... 
                   В этом море свой разум иной потопил, 
                   А другой — убежденья и совесть... 
                   Если б мог, то какую бы нам сообщил 
                   Этот шкалик ужасную повесть — 
                   Повесть темную тяжких страданий людских, 
                   Душ надломленных; жизней разбитых, 
                   Сердца жгучих мучений и слез огневых, 
                   Драм, глубоко от света сокрытых... 
                   О преступнике много поведал бы нам 
                   Он того, чего нет в протоколе... 
                   Прикасаясь к запекшимся жадным умам, 
                   Он и сам в жизни игрывал роли; 
                   И на дне его часто иной находил 
                   Нерешимой задачи решенье 
                   И запас почерпал неизведанных сил, 
                   И грызущей тоски утоленье; 
                   А в душе, поглощенной упорной борьбой, 
                   На весах меж боязнью и страстью, 
                   Перевешивал часто он каплей одной, 
                   Каплей, полной могучею властью. 
                   Эта капля фабричного, ночью, в метель, 
                   Простынею окутает снежной 
                   И уложит в сугроб, как ребенка в постель, 
                   Усыпив его с ласкою нежной. 
                   Чок да чок! Ходит шкалик со звоном кругом 
                   И поить бедный люд не устанет, 
                   Кровь остывшую греет своим огоньком; 
                   И рассудок волшебно туманит. 


                       V. 
   
                   Завывает вьюга ночи, 
                   Как медведь ревет впотьмах; 
                   Льдистый иней колет очи; 
                   Нет ни искорки в домах. 
                   Над слободкой сон витает, 
                   Все затихнуло давно; 
                   Лишь вдали во мгле сияет 
                   В кабачке одно окно. 
                   Там сидит еще гуляка, 
                   Головой припав к столу; 
                   Вьюга сыплет изо мрака 
                   Белым снегом по стеклу, 
                   Угрожая, в окна хлещет, 
                   Воет ведьмою в печи; 
                   Сквозь нагар огонь трепещет 
                   Оплывающей свечи. 
                   А у пьяного гуляки 
                   Все слилось в неясный бред: 
                   Ветра свист и вой собаки, 
                   И свечи дрожащий свет. 
                   В завываньи вьюги злобной 
                   Чертенят он слышит вой, 
                   Возникает мир загробный 
                   Перед ним во тьме ночной; 
                   За окном, дрожа, мелькает 
                   Белый саван мертвеца, 
                   И душой овладевает 
                   Смутный ужас без конца. 
                   А кабатчик мирно дремлет 
                   Под ленивый стук часов, 
                   Сладко грезит и не внемлет 
                   Вою страшному бесов. 
                   Метель завывает сильней и сильней, 
                   И пьяному снится в бреду, 
                   Что то не кабатчик, а водочный змей, 
                   Страшнее чудовищ в аду... 
                   Зеленый, весь пламенем адским объят, 
                   С огромной бутылью вина... 
                   Царапая стекла, толпы бесенят 
                   Теснятся к нему из окна. 
                   И пьяному, грозно сверкнув, он сказал 
                   Разверзнутой пастью своей: 
                   "Несчастный! ужель ты меня не узнал? 
                   Ты — раб мой, я — водочный змей! 
                   Я — идол могучий, живущий в вине, 
                   Сильнее всех бесов стократ, 
                   А часто в бутыли сокрыты на дне 
                   Незримые двери во ад... 
                   Твой час уже пробил, иди же за мной!.." 
                   Открылася дверь кабака, 
                   И в царство кромешное вьюги ночной 
                   Кабатчик толкнул бедняка. 
                   А пьяному мнилось: ватаги чертей 
                   И в саванах тьмы мертвецов 
                   Завыли над ним в дикой пляске своей, 
                   И пал он без чувств и без слов. 
                   А вьюга, бушуя вдоль снежных полян, 
                   С рыданием диким своим 
                   Из рыхлого снега могильный курган 
                   Насыпала к утру над ним... 

                   Журнал "Русская Мысль", 1880, No 4


    __________________________________________________________________________________________


                   К списку авторов     К списку произведений