Михаил Петрович Старицкий
Недоразумение
Необыкновенный случай
(Из галицкой жизни)
Андрей Степаныч Короп проснулся пятого января довольно поздно: накануне он
ужинал в большой компании и совершил обильное возлияние. Открывши на мгновение
глаза, раздраженные полоской бледного света, прокравшегося сквозь щель
опущенной драпировки алькова, и потянувшись сладко, он снова закрыл их,
повернулся к стенке и обнял... несмятую соседнюю подушку; это непривычное
ощущение отрезвило его сразу от грез: он осмотрелся и вспомнил, что его жена
уехала в Вену.
Вставать Андрею Степанычу не хотелось, - голова была тяжела; он закурил
папироску и, нежась в постели, предался мечтаниям.
"А сильное впечатление произвел я вчера речью, - вспомнил он, - всех
затмил, поразил и уничтожил! Мысли неслись у меня жгучим вихрем, слова звенели,
как сталь, а речь бурлила каскадом, переливала бриллиантами... Это поднимет
меня в общественном мнении как адвоката... Да и завинтил же я им,
патентованным, на их либеральненькие заигрывания, - даже переглядываться все
стали и притворять двери - трусишки! А я им сплеча и за скасование
классического образования, и за уничтожение привилегированного произвола, и за
децентрализацию, и за автономию, и за черт его знает что... Хорошенько уже не
припомню: в памяти осталось только, что много кричали и что из соседней залы
сбежалась молодежь... чуть ли даже не качали меня. Успех во всяком случае был
необычайный, и популярность моя поднялась... Как бы только не дошло?..
Э, вздор!" - успокоился он и начал думать о другом.
- Да, я и забыл! - проговорил Короп вслух. - Вчера ведь я получил письмо от
Нюнчика! - и он достал из ящика в ночном столике письмо и стал его снова
перечитывать.
Среди сердечных излияниий и радужных надежд жена писала ему про его первый
роман, посланный в редакцию одной столичной газеты: роман был прочитан
и одобрен, за исключением лишь развязки; редактору не понравилось, что герой
романа Ясь стреляется на ковре, а героиня Сара вешается на чердаке; он требовал
непременно закончить роман счастливо: в середине-де допускал редактор всякие
зверства, насилия и лужи крови, но к концу, по его мнению, мрачный колорит
обязательно должен был перейти в успокоительную ясность. При последнем условии,
исполненном не позже, как к 6 января, он обещал поощрить юного писателя
и пустить роман фельетонами в своей газете; но при опоздании хотя бы на один
день он брал свое слово назад, так как и без того портфель редакции переполнен
произведениями известных литературных имен.
"Да, - мечтал, затягиваясь ароматным дымом, начинающий писатель, - роман
принят, и где же? В столичной газете, где помещают свои произведения крупные
тузы... и среди их, среди этих звезд литературы, буду блистать и я! Значит,
судьба моя решена: я - писатель, литератор, беллетрист, ро-ма-нист!" - и Андрей
Степанович от радости так подпрыгнул в постели, что чуть не свалился на пол;
впрочем, такие порывистые движения оправдывались приливом понятного всем
восторга, а главное - молодостью: Коропу было не больше двадцати трех-четырех
лет. Окончивши Львовский университет по юридическому факультету, он приписался
кандидатом к присяжному поверенному, желая посвятить себя адвокатской карьере;
сначала она манила его страшно: блистательные речи, изумленные судьи, умиленные
присяжные, растроганные до слез преступники и восторженная толпа... громы
рукоплесканий, мелькающие в воздухе дамские платки, звонок председателя... Но
вскоре эти иллюзии побледнели и превратились в скучную и кропотливую работу,
в беготню за справками по канцеляриям... И вот поэтическая, жаждующая шума
и славы душа нашего кандидата не удовлетворилась такой мизерной работой,
а стала искать себе другого исхода; в период этих разочарований и женился
мечтатель на хорошенькой, шустрой панне Марье.
Новое семейное гнездышко, новый упоительный чад наслаждений погрузили душу
счастливца в поэтическую истому и возбудили у него зуд к писательству;
результатом всего этого вышел роман, о котором теперь и сообщала жена - Нюнчик.
"Конец-то переделаю сейчас же, вдруг, - решил в уме Короп, закуривая вторую
папиросу, - поженю их - да и шабаш! Только вот в чем затруднение: полиция будет
преследовать... Разве покаяться, принести повинную, отговориться соблазном,
подкупами, чрезвычайными обстоятельствами?.. Впрочем, придумаем, - успокоился
он и закурил третью папиросу. - А гонорар там, вероятно, платят порядочный, -
копеек пять, а может быть, и десять... Что, если десять? - отдался уже
совершенно фантазии Короп. - Ведь сколько-то деньжищ загребу! За фельетон до
пятидесяти рублей, а фельетонов выйдет в моем романе штук шестьдесят... итого
тысячи три! Недурно! Сейчас же кандидатуру по боку и квартиру переменю - эта
маловата... Кабинета нет, спальня да гостиная!.. А для писателя нужна отдельная
комната, уставленная шкафами, бюстами, с большим письменным столом... Нюнчик
все это отлично устроит - у нее много вкуса... Ну, и ей нужно будет соорудить
шикарный гардероб... А потом перешагнем мы из газеты в пузатый журнал
и перелетим в столицу... Устроимся там, назначим журфиксы: все лучшие
литераторы у нас... Меня обнимают, поздравляют... Слава растет, гремит...
Я захлебываюсь... и творю, творю и захлебываюсь!.."
В это время скрипнула дверь и оборвала Коропу грезы.
- Живы ли вы, пане, или померли уже, не доведи Боже? - раздался вслед за
скрипом старческий голос.
- Что ты, Матрена? - засмеялся Андрей Степанович. - С чего бы мне помирать?
- Да что-то вы долго спите! - проворчала с укором старуха, исправлявшая
должность и кухарки и горничной. - Добро бы с паней, а то сам вылежуется: ведь
я уже и узвар, и кутью вон под образами поставила, и три раза самовар грела...
- Что-о?! - вскрикнул от изумления Андрей Степанович и потянулся к часам:
стрелки показывали два часа дня!
- Чего ж ты меня не разбудила? - заволновался Короп. - Занавеси спущены,
в спальне темно... мне и невдомек, что поздно... даже лежать надоело, -
оправдывался он, надевая носки и туфли.
Кухарка между тем не торопясь раскрыла занавеси, подняла стору в окне
и проговорила спокойным голосом:
- Чего не будила? Жалко было; думала: промарновал где-то ночь, так пусть
уже дрыхнет... Вон и меня разбудили удосвита... телеграмму принесли... тоже
недоспала...
- Телеграмму, говоришь? Кому? Мне? - встрепенулся Короп.
- А то кому ж?
- Да где ж она?
- Вот... в кармане... - и Матрена достала из него засаленный пакетик.
Андрей Степанович вырвал депешу из ее рук и от тревожной торопливости даже
разорвал ее в двух местах. Депеша была от жены и гласила следующее: "Снабди
паспортами Сару и Яся; пусть скроются немедленно в Швейцарии. Помни, что
сегодня должно быть все покончено, выслано; завтра будет поздно. Нюнчик"
Короп, прочитав ее, расхохотался весело и сделал какое-то танцевальное па.
- Нюнчик мой, родненький! - воскликнул, целуя депешу. - А какая она у меня
умница, старушенция, - ударил он ласково по плечу выпучившую на него глаза
кухарку, - видишь ли, и конец романа придумала... Я вот ломал голову, как бы
это и от полиции их укрыть, и привести к благополучию, а она сразу придумала, и
ловко так... Теперь-то наш роман... ого-го!!
- Какой такой Роман? Знакомый, что ли? - развела старуха руками.
- Э, что с тобой толковать! - махнул рукой Короп. - Ты подай лучше мне
сейчас пообедать.
- Что вы, пане, в такой день обедать? Креста на вас нет, что ли? Да сегодня
до звезды ничего и не едят... Сегодня ведь голодная кутья... Чайку, пожалуй,
напейтесь, да пирожков два принесу вам, а то - обедать!!
- Что ни давай, то давай, только мгновенно, потому что каждая минута
дорога... и без того запоздал, проспал...
- Зараз, зараз, - заторопилась старуха, - только вот сбегаю к соседям за
святой водой...
- Брось ты эти пустяки, - крикнул раздражительно Короп, - а тащи сию минуту
сюда чай и пироги.
- Ой, поплатишься, пане, за такие речи, - проворчала старуха и хлопнула
дверью.
Теперь Короп сообразил, что осталось очень мало времени, а работы масса, -
и заволновался.
Когда старуха внесла самовар и пироги в комнату, то он объявил ей строго:
- Поставь все это здесь и не входи больше ни за чем... хотя бы горело
здесь - не смей! Да слушай еще, - добавил он раздражительно, - кто бы ни пришел
ко мне - не пускай! Всем говори, что меня дома нет, что я умер, издох... и гони
просто в шею! Если кого впустишь - убью! Вот револьвер положу на столе и буду
стрелять всякого, кто подвернется...
- Что вы, паночку, белены объелись, что ли? И слушать-то вас страшно! -
перекрестилась старуха. - Напейтесь святой воды, а то - не при хате згадуючи...
- Молчать! - рявкнул вне себя Короп.
- Тьху! - плюнула только старуха и молча удалилась в свою кухню.
Андрей Степаныч набросился на пироги и, налив стакан чаю с ромом для
вдохновения, принялся за работу.
Чем больше он торопился и волновался, тем меньше ему давалась работа: фраза
не клеилась, слова повторялись, местоимение "который" совалось в каждую
строку... Приходилось рвать четвертушки, перекрещивать их, делать приписки,
перемещать фразы... а время как нарочно шло быстро, неудержимо. Короп
прихлебывал постоянно и чай с ромом, и ром с чаем, не выпуская папироски изо
рта... и все писал да писал... Пот выступил у него на лбу, глаза потускнели,
строки стали путаться и слова вертеться, а он все писал; но, к ужасу его,
увеличивалась лишь куча изорванной бумаги, а годных листиков на столе все было
мало; полфельетона, не больше! А нужно было не только докончить фельетон, но
просмотреть и подогнать предыдущее, а главное - все переписать.
Андрей Степаныч взглянул на часы и обомлел: было уже шесть, а и трети
работы не сделано!
- Пропало, погибло все! - простонал он. - Очевидно, не успею! И вот через
пьяную болтовню и глупый сон лопнула карьера! Это нечто фатальное!
Он вскочил с кресла и начал в исступлении ходить быстро по комнате.
- Да что же, неужели спасенья нет? - завопил он, ломая руки. - Вздор,
вздор! Я малодушничаю, как баба, и теряю лишь время: кончить фельетон,
как-нибудь кончить и переписать, а остальное после, - солгу, что забыл
упаковать, что ли... - и Короп с новой энергией принялся за работу.
Наконец он поставил точку и взглянул на часы: было без пяти минут восемь.
- Фу, устал! - вздохнул он облегченно. - За три часа перепишу... и - на
вокзал!
Короп сбросил для большей свободы движений халат, приготовил бумагу,
подтасовал черновые шпаргалы и прилег на кушетке расправить усталые члены; но
только что он, потянувшись сладостно, направился было к письменному столу, как
у парадной двери раздался резкий звонок.
- Не пускать никого! - крикнул Короп вышедшей из кухни старухе. - Меня дома
нет, слышишь? Пропал без вести! - и он принялся быстро писать.
Но усиленные звонки и дерзкий стук в дверь оторвали снова от работы.
Перепуганная кухарка появилась и объявила, что это ломится полиция.
- По-ли-ция?! - вскочил Короп и окаменел. - Отвори! - прошептал он
коснеющим языком, натягивая машинально халат.
В гостиную вошли с шумом нежданные гости: его мосць пан Иван - адъютант,
знакомый Коропу по деловым столкновениям, пан Николай - полисмен, Циркула, еще
больше знакомый, жандарм, два полицейских, два дворника в качестве понятых
и два сотрудника.
Андрей Степанович стоял ни жив ни мертв и переводил испуганные глаза от
адъютанта к приставу и к понятым, но пан Иван был непроницаем, пан Николай
пожимал лишь плечами в знак того, что "не его в том вина", а дворники
почесывались совершенно безучастно.
Длилась тягостная минута молчания.
- Простите, пане, - прервал наконец молчание адъютант, и его лицо выразило
сожаление и непоколебимость, - простите, что потревожили, но прежде всего долг
службы.
- Да, прежде всего, конечно, долг... - повторил растерявшийся Короп,
улыбнулся глупо и еще больше смутился.
- Совершенно верно, - протянул его мосць, пронизывая испытывающим взглядом
хозяина. - Так не будемте терять золотого времени, - обратился он
к сотоварищам, - и приступим к исполнению печальных обязанностей... Позвольте
ваши ключи, пане, от шкафов, ящиков, шкатулок и прочего... Не мешает осмотреть
и чердак, - мигнул он околоточному.
Теперь только понял Короп весь ужас своего положения и почувствовал, что
под его ногами разверзается бездна... Молнией пронеслись в его голове вчерашние
безумные речи и представилась въявь сидорова коза...
- За что же? По какому поводу? - запротестовал было он дрогнувшим голосом.
- Узнаете своевременно, - ответил ему сухо блюститель и подчеркнул
строго: - Прошу ключи!
- Вот мои... а жена свои увезла... Я ничего не понимаю... как хотите,
вельможный пане, но с хорошими знакомыми так... - путался совершенно Короп
и вместе с ключами подавал адъютанту и чернильницу, и коробку спичек.
- Нет, мне пока только ключи, - отклонил тот любезно чернильницу, - что же
касается ключей супруги вашей, то и без них обойдемся... замков не испортим.
Полисмен в знак сочувствия к Коропу вздохнул и стал подкручивать себе
бакенбарды.
Приступили. Сначала осмотрели тщательно обе комнаты и переднюю,
освидетельствовали помещения под кроватью, под диваном и стульями и даже
в печке, но никого не нашли.
- Здесь решительно никого нет, - доложил мягко и пристав.
- А в кухне? - спросил с раздражением адъютант.
- Ни в кухне, ни на чердаке! - пробасил хрипло солдат. - Кухарка клянется,
что никто здесь, окромя сторожа из суда, не бывал.
- Неужто успели? - процедил злобно блюститель. - Гм, гм! Из молодых, да
ранний! Стали перебирать бумаги и письма Андрея Степаныча.
- Это что? - спросил адъютант, рассматривая исписанные листики на столе
и на полу.
- Мои сочинения, - вздохнул грустно Короп и почувствовал холодное лезвие
в своем сердце.
- Какого сорта?
- Романические...
- Романические? - усомнился было адъютант, но, рассмотрев несколько
листиков, бросил их небрежно на стол.
Отперли ящики в бюро, перебрали все до строчки, но подозрительного ничего
не нашли. Это бесило сотрудников, и они в поте лица изощряли свои способности:
все ящики, сундуки, шкатулочки были перешарены... и все напрасно! Чем ближе
приближалась работа к концу, тем мрачней и мрачней становился его мосць:
подрывалась его распорядительность, компрометировалась бдительность, страдал
авторитет... Короп же до того был убит, что и не радовался даже отсутствию
улик.
Наконец все было вскрыто, обнажено, растерзано и, к ужасу пана Ивана,
ничего в оном не усмотрено.
- Напишете протокол там, в участке, - произнес наконец он глухо, - что
никого и ничего не нашли; возьмите для подписи двух понятых... мы после...
а остальные - по домам!
По уходе околоточного и гостей адъютант пригласил Коропа сесть и приступил
к допросу.
После обычных опросов относительно лет, звания, вероисповедания и прочего
пан Иван поинтересовался следующим:
- Скажите, пожалуйста, много у вас бывает молодежи?
- Какой молодежи? - побледнел Короп.
- Такой, всякой... студентов, например, и тому подобное.
- Никто, никто у меня не бывает... - поторопился как-то искусно отречься от
такого предположения Короп.
- Странно, - улыбнулся саркастически адъютант, - вам молодежь так
сочувствует, и вы, кажется, симпатизируете зеленым порывам...
- Я? Помилуйте!.. С какой стати?.. Весь погружен в кропотливую канцелярскую
работу... у меня и времени нет на порывы... да и вообще я к этим глупостям ни
малейшего... - путался Андрей Степаныч, а в голове у него гудело: "А что, ужин?
Публичные речи? Язычок?"
- Так к вам молодежь не питает доверия и вы ей не сочувствуете?
- Боже меня сохрани!.. Напротив... - заикнулся и смолк Короп, а в виски ему
стучало: "Ой, значит, качали, наверно, качали! Ну, теперь и отправляйся
к Макару с телятами!"
- Слушайте, Андрей Степаныч, - заговорил серьезным, громовержным тоном
испытующий. - Бросьте играть роль, хотя вы и прекрасно ее исполняете, умеете
концы хоронить, но лучше бросьте! Для нас ведь формальных улик не нужно,
достаточно одного убеждения... и вот это убеждение вы поколебать можете лишь
полной откровенностью и детским чистосердечием, а своими увертками и формальной
казуистикой вы лишь утвердите нас в нем и сами себе выроете яму... Заметьте
себе, Андрей Степаныч, что правосудие не спит, а имеет тысячу глаз и две тысячи
ушей.
- Ради Бога, вельможный пане, - залепетал плохо ворочавшимся языком
Короп, - я ничего... никакой комедии, потому что у меня здесь, - показал он на
голову, - никогда ничего не было... такого, Боже сохрани! Разве под пьяную
руку... Но кто же за бессознательное состояние может быть ответчиком? Я никогда
не пью... и если что - сразу теряю сознание, и мне тогда все кажется навыворот,
верьте! И язык тогда... совершенно противоположное моим убеждениям, клянусь
честью! Если я пьян, то мне кажется, что в сухой комнате полно воды,
и я порываюсь плавать...
- Хорошо, мы увидим сейчас, как вы плаваете, - прикрикнул, теряя терпение,
адъютант. - Скажите, от кого вы получаете по телеграфу приказы?
- Я? Приказы? - побледнел как полотно Короп и ухватился за стул, чтоб
удержать равновесие.
- Что, и тут станете запираться? - вонзил адъютант прищуренные глаза в свою
жертву.
- Клянусь, ни от кого...
- А это что? - вынул адъютант из кармана депешу и поднес ее к выпученным
глазам Коропа. - Вы полагали, что, уничтожив оригинал, замели и следы,
а у нас-то оказалась копия... Сообщите немедленно адрес и личность этого
Нюнчика!
- Нюнчик - жена моя, - ответил машинально Короп.
- Неудачно! - прикрикнул возмущенный наглостью Иван Саввич. - Жену вашу
зовут паней Марьей.
- Да, Марьей... но я придумал, ласкаясь, звать ее Манюнчик, Нюнчик и даже
Чик...
- Так это жена вам депеширует, чтоб вы немедленно доставали фальшивые
паспорта и помогли бы бегству преступников в Швейцарию?
Короп взглянул расширенными глазами на адъютанта, а потом внимательно
прочел телеграмму.
- Конечно, жена, это от нее телеграмма, такую самую я получил утром,
вот... - и он между разбросанными на столе шпаргалами нашел и показал свою
телеграмму.
- Так от жены? - растерялся несколько адъютант. - А по какой надобности
отправилась она в Вену?
- Похлопотать за мой роман, чтоб приняли его в газету...
- Гм! А поручение делает по чьей просьбе? Снабди, мол, паспортами Сару
и Яся?..
- Постойте, позвольте, пане, - спохватился наконец Короп. - Эти поручения
от редактора про роман...
- Что-о? Про роман? - оторопел совсем адъютант.
- Ей-Богу! Это герои моего романа - Сара и Ясь, а Нюнчик телеграфирует мне,
как я должен закончить.
- И вы можете доказать это?
- Да вот и письмо ее, полученное вчера, здесь она подробно... - подал Короп
адъютанту конверт.
Тот осмотрел его и начал с неудерживаемым волнением пробегать глазами
исписанные мелко листки; по мере чтения лицо его стало принимать угрюмое
выражение, и по нем заходили тревожные тени.
А Короп, овладевши собой и догадавшись, что в телеграмме лишь заключается
corpus delicti, продолжал донимать адъютанта неопровержимыми доказательствами:
- У меня, видите ли, герой, преследуемый полицией, стрелялся, а героиня
вешалась; ну, это не понравилось редактору, и Нюнчик придумала закончить роман
весело и телеграфировала, чтоб я не убивал Сару и Яся, а чтобы, снабдив
паспортами, отправил их в Швейцарию... Я так и сделал.
- Черт знает что! - вскочил как ужаленный адъютант и бросился к шпаргалам.
- Непостижимо! - развел наконец руками молчавший все время полисмен.
Короп поспешил тоже вслед за адъютантом к столу и двумя четвертушками
убедил его окончательно в справедливости своих слов.
- Черт знает что! - бормотал сконфуженный и смущенный блюститель. - Разве
можно посылать подобные телеграммы? Только женщины способны на такую
безрассудную выходку!.. Да еще и подписалась мужским псевдонимом! Ведь поймите
же, что наш первый, священный долг - охранять общественное спокойствие,
пресекать... так сказать, в интересах же ваших, господа. Ведь для того, чтобы
вы спали спокойно, мы должны бодрствовать, полунощничать. И вдруг такая штука,
можно сказать... насмешка!.. Ну, поблагодарите за всю эту чепуху свою
супругу... Мы ни при чем! Конечно, вышло недоразумение, и даже глупое
недоразумение, но долг службы и общественное спокойствие - прежде всего!
- Но я погиб! - возопил наконец Андрей Степанович, успокоившись
относительно дамоклового меча; он теперь ясно сознал, что время ушло, что
фельетон переписан не будет, а значит, и роман его не появится в свет.
- Что вы? - успокоил его Иван Саввич, добродушно улыбнувшись. - Я сейчас же
протелефонирую и лично разъясню это водевильное недоразумение: последствий
никаких не будет.
- Да не то... не то! - махнул отчаянно рукой Короп. - Погиб мой роман...
погибла моя литературная карьера! Жена же пишет и телеграфирует, что если
я сегодня не вышлю конца, то редактор не примет... Я вот и сел было
переписывать... а вы вдруг... Теперь уже я не успею... Половина десятого...
в половине двенадцатого рукопись должна быть сдана!
- Скажите пожалуйста... какая неприятность! - отозвался тронутый полисмен.
- Да, не по вине кара, - заметил и адъютант. - А помочь этому нельзя ли?
- Нет, нет, ничто не поможет, - простонал Короп, - нужно к сроку послать...
без разговоров... Разве вот что, - встрепенулся он, - если б вы помогли
переписать... втроем, быть может, успели бы, - ухватился Короп за эту мысль,
как утопающий хватается за соломинку.
- А что ж? Это идея! - засмеялся пан Иван. - Наши служебные обязанности
окончились; мы теперь гости у нашего доброго знакомого, так почему не помочь
ему в том, в чем мы, хотя и невольно, а повредили?
- Совершенно правильно, - согласился пан Николай, - только я, как гость,
попрошу разрешения у хозяина снять сюртук... свободнее будет, да здесь
и тепловатенько.
- Сделайте одолжение, господа, - оживился радостно Андрей Степанович, -
пожалуйста, пане Иван, и вы, пане Николо, без церемонии... разоблачайтесь, дам
нет, и я халат скину...
Через минуту все уселись за открытый ломберный стол и дружно принялись за
работу; среди молчания раздавался только торопливый скрип перьев да вырывались
изредка отрывочные фразы: "Не разберу!" - "Куда это выноска?" - "Как это
слово?!"
Андрей Степанович метался во все стороны и писал, писал...
Как бы то ни было, а фельетон был окончен к половине двенадцатого
и отправлен вестовым на вокзал с особой запиской.
- Спасибо вам, - обнял своих гостей Андрей Степанович, - выручили,
воскресили! Только я вас так не отпущу... Сегодня ведь кутья... прощальная,
святая вечеря, так нас старуха накормит, угощу такой настоялкой и такой
наливочкой, каких вы, господа, и не пробовали!
- Что же, по трудам и довлеет, - потер руки пан Иван.
- Основательно, - крякнул и пан Николай.
Призвана была к исполнению своих обязанностей кухарка; на столе появились и
пироги, и борщ с карасями, и грибные котлеты, чиненный кашею короп, и кутья,
и узвар...
Все набросились с одобрением на плоды Матрениных рук; но особенно пришли
все в восторг от настоялки и наливки... Оживились речи, посыпались шутки,
остроты, раздался смех... С каждым новым стаканом наливки неслись и новые
пожелания; а к концу сулеи все перешли уже с Коропом на ты...
- Ты вот пойми их, - держался за ворот рубахи Коропа полисмен, указывая
глазами на пана Ивана, - они не спят... бдят... а ты, обыватель, дрыхнешь
спокойно... стало быть... для твоего бла-го-по-лу-чия...
- Бла-го-де-те-ли! - ухмылялся растроганный до слез Короп и лез
целоваться...
_______________________________________________________________________________
Комментарии
Вещественное доказательство (лат.).
_______________________________________________________________________________
Подготовка текста: Лукьян Поворотов
К списку авторов К списку произведений