Иван Алексеевич Бунин



   Пост


    Деревенская усадьба, начало марта, первые недели Великого поста. 
    Дни темные, однообразные. 
    Но это уже канун весны. 
    Я живу затворником, за работой с утра до вечера, 
    - "Се тебе, душа моя, вверяет владыка талант: со страхом приими дар". 
    Нынче я опять не заметил, как прошел мой день. 
    Но вот темнеет, синеет за окнами. 
    Усталый, умиротворенный, я кладу перо,  мысленно благодаря Бога за силы, за 
труд, одеваюсь и выхожу на крыльцо. 
    Сумерки, тишина, сладкий мартовский воздух... 
    Я иду по деревне, додумываю свои думы, укрепляя свои тайные вымыслы, но всё 
вокруг  вижу,  зорко всё замечаю и чувствую - всему  открыто  мое  сердце,  мои 
глаза. 
    Ах да, канун, канун. 
    Даже в зимней  угрюмости  этих  сумерек  уже  есть весна - в их чуть зримой 
синеве. 
    Зыбки серые снега полей за деревней, избы в деревне чернеют  смутно,  нигде 
ни одного огня. 
    Темно и в усадьбе, на которую гляжу я, возвратившись из деревни. 
    За усадьбой облаками темнеет под хмурым небом сад. 
    Но и в этом весна - в том, что так поздно не зажигают в деревне огней и что 
сад похож на тучу, что так хмуры и небо и вершины сада. 
    На выгоне - церковь, там служба. 
    Я подхожу и различаю у церковных ворот парные сани, крытые  старым  ковром, 
помещичьи. 
    Тут же, у коновязи, - мужицкие лошади в дровнях,  мелкие, лохматые, за зиму 
обросшие густой шерстью. 
    На снегу возле них - клоки сена, перебитого с конским навозом,  и  всё  это 
пахнет свежо, сыро, по-весеннему. 
    Полевым, нелюдимым гулом гудят голые тополи,  возвышающиеся  над  церковной 
оградой. 
    На глазах с каждой минутой  темнеет - лица проходящих в церковь  уже  плохо 
видны, - к ночи  поднимается  легкая  замять, и в гудящих метлах  тополей  есть 
что-то строгое, жуткое. 
    За воротами, в затишье, воздух мягче, но порой  церковный  двор  сереет  от 
поземки, ограда дымится, и по моему лицу пробегает холодная снежная пыль. 
    Когда на высоком  каменном  крыльце  церкви  отворяются  двери,  видна,  за 
черными сенями, ее внутренность в немногих красных точках огней. 
    Поднявшись на крыльцо, чувствую  тот  сложный,  особый  запах,  что  бывает 
только на папертях русских церквей, ранней русской весной. 
    В церкви густое и пахучее церковное тепло,  темная  стена  народа и свет за 
нею. 
    Там, у большого  священника,  стоит  девушка,  та,  чьи  сани  я  видел  за 
воротами. 
    Она бледна, свежа и так чиста, как бывают  только  говеющие  девушки,  едва 
вышедшие из отроческого возраста. 
    Ее серо-голубое платье приняло от блеска свечей зеленоватый, лунный тон. 
    На спине лежит черная коса. Озарен  нежный  овал  лица  и  густые  ресницы, 
поднятые на образа иконостаса. 
    От каких грехов очищается она постом, стояниями, своей бледностью? 
    Что за чувства у меня к ней? 
    Дочь она мне? Невеста? 
    В  темноте   возвращаюсь  домой  и  провожу   вечер   за   книгой,  в  мире 
несуществующем, но столь же разделенном со всем, чем втайне живет моя душа. 
    Засыпаю с мыслью о радостях завтрашнего дня о радостях своих вымыслов. 
    Ей, Господи, не даждь ми духа праздности,  уныния.  Больше  мне  ничего  не 
надо. Всё есть у меня, всё в мире мое. 

    1916


_______________________________________________________________________________

    Подготовка текста: Лукьян Поворотов


    К списку авторов     К списку произведений